6 История Россия-немецких

6.3 Эмиграция Немецкая часть III 1917 - 1955

6.3.6 Послевоенное развитие до снятия комендатуры для российских немцев в 1955 году

6.3.6.5 Насильственная ассимиляция

6.3.6.5.1 Воспоминания свидетелей событий

Лора Рихтер:

... Адель Рихтер и ее дочь (Лора – прим. автора) переехали в 1952 году из Сызрани на Урал в Свердловскую область. Там жили родственники моей матери. Время наших страданий на этом не закончилось. Только на короткое время все изменилось к лучшему. Мать устроилась на работу в детский сад. Она варила и шила для детей. Все хвалили ее работу. Я больше не сидела одна и отлично чувствовала себя среди других детей. Это был один из лучших детсадов во всей области. Слух о нем быстро распространился, и однажды его посетил председатель сельского Совета. Когда он увидел мою мать и узнал, что она – немка, он страшно разозлился: "Что, немка? Кто разрешил ей работать с нашими детьми? Убрать немедленно эту фашистку и ее немецкого последыша!" Матери пришлось тут же уйти из садика и работать на лесоповале.

Фрида Рейнгардт:

Осенью 1945 года я пошла в школу. Я уже немного знала русский от нашей хозяйки и от деревенских детей. Но они говорили на диалекте. Учительница удивилась: "Боже мой, как ты разговариваешь? Какой же это русский?!" Учительница и другие дети помогали мне, так что я вскоре уже хорошо говорила по-русски. Только с правописанием я долго мучилась. Я забывала время от времени буквы или путала их. Мои одноклассники не презирали меня. Мы же были из одного села. Моим братьям пришлось хуже. Их сразу после депортации дразнили и били. Они не могли ходить в школу. Со мной только в 7-м классе был случай, когда я не захотела дать списать однокласснице Марии. Она вдруг разозлилась и закричала: "Ты – фашистка, тебя убить надо!". Я очень расстроилась. Моя учительница доложила об этом директору. Тот сразу же пришел в класс и обратился к Марии и остальным школьникам: "Я прошу вас, дети, не делайте этого! Чтобы этого больше не повторилось!" Он объяснил, что нашей семье пришлось во время войны уехать с Волги и что мы ничего общего не имеем с фашистами и их преступлениями. Марии пришлось в присутствии всего класса извиниться передо мной. Это был единственный случай, а так у меня проблем в школе не было.

Лилия Рупп:

В 1955 году я закончила 10-й класс с золотой медалью. Я всегда была одной из лучших учениц, но этот успех особенно окрылил меня. Он давал мне право начать учебу в институте без вступительных экзаменов. Я мечтала учиться в Вильнюсе. Там студенты ходили на занятия в особой форме. Все свое детство и юность я носила какие-то обноски. Каждому было ясно, что мы мало что могли себе позволить дома и имели только самое необходимое. Поэтому мне так важно было иметь форму одежды, чтобы не выделяться опять в университете. К сожалению, комендатура, которая тогда еще существовала, не разрешила мне ехать в Прибалтику. Вместо этого я начала учиться на физмате Тульского пединститута. Я хотела стать учительницей, но в Туле я пробыла всего полтора года.

Причиной этого было два события: осенью перед началом занятий всех студентов страны посылали на работу в колхоз. Нас послали на уборку урожая в Курскую область, убирать картошку. Однажды на поле пришли два милиционера. Как выяснилось, они искали меня, потому что я стояла в списке разыскиваемых лиц. Я забыла, что должна была получить разрешение на уборку урожая. Меня искали, как беглую преступницу. После долгих разборок милиционеры не стали меня арестовывать. Они обязали руководителя группы и моих товарищей хорошенько следить за мной, чтобы я, немка, не сбежала. Это было осенью 1955 года. Я ничего не понимала. В школе я была лучшей ученицей, получила золотую медаль, а теперь со мной обращались как с человеком второго сорта и со студенткой, за которой должны были зорко следить другие.

Но кроме этого события произошло еще одно. У нас был в Туле один доцент, который не мог отказать себе в удовольствии снова и снова провоцировать меня из-за моей национальности. Он часто на семинаре делал замечания подобного рода: "А что об этом думает немецкая фашистка?" Внешне это звучало иронично, но говорилось это на полном серьезе. Другие студенты смеялись, никто не осмеливался возразить доценту. Чаша моего терпения переполнилась, я этого не хотела больше слышать.

Когда я получила в 1956 году паспорт и комендатура была отменена, мы с сестрой, которая тоже уже закончила 10-й класс, поехали в Новосибирск.

Виктор Ринг:

Я жил в этом селе на Алтае до 1961 года. Взаимоотношения между русскими и нами, российскими немцами, особенно в первое десятилетие после войны были очень напряженными. Слишком глубоки были раны. Большинство русских семей потеряло во время войны своих близких. Российских немцев считали виноватыми только потому, что они были немцами. Я лично все время это чувствовал в школе. Нас обзывали фрицами и немецкими фашистами. Часто доходило до драк. Немецким детям и молодежи было трудно настоять на своем и добиться уважения. Наши родители тоже не выпячивали свою "немецкость". Они говорили по-немецки только дома, но не в общественных местах, старались уклониться от всякого рода разборок.

В этой ситуации я очень рано понял, что национальность связана не только с определенными традициями – языком или особыми обычаями, праздниками, но и с политикой в прошлом и в настоящем. Когда я позже жил в Казахстане и этих проблем в повседневной жизни не стало, а ограничения для российских немцев постепенно стали исчезать, я никогда не забывал о своей национальности. Но это не мешало мне иметь дружеские контакты с русскими, казахами и представителями других национальностей. Я очень уважаю русский народ. Я впитал его культуру, это вне сомнений. И сейчас, когда у меня и членов моей семьи немецкое гражданство и мы живем в Берлине, нас связывает с Казахстаном и Россией много воспоминаний, как хороших, так и плохих. Национальность важна, но, на мой взгляд, не надо преувеличивать ее значение.

(См. культурный архив российских немцев)